Недрёманное око стеклянной тюрьмы
May. 28th, 2017 08:18 pm- Я согрешил.
- И ужасные голоса стали говорить со мной и предлагали ужасные вещи.
В нашем мире невозможно отпустить грехи, сын мой. Единственный духовник теперь бестелесная машина. Поисковик видит всё и свидетель всему и его контекстная реклама обвинение. Её голоса будут повторять тебе всё, что ты сделал или помыслил сделать.
- Отец, я согрешил словом и делом.
- Мне всё равно. Мне нужны только деньги. Я не продаю индульгенции. Дай мне денег, ибо я так хочу и греши впредь. Дай мне денег. Сделай, что хотел и дай денег. Ты ведь хотел этого? ДАЙ МНЕ ДЕНЕГ
В начале прошлого века православные спорили, можно-ли, чтобы духовное пел патефон, а в храме светили лампочки.
Они так и не поднялись умом до вопросов больших, чем те, которые имеет началом убеждение: самоизоляция – спасение. И что вышло? Я не и убегал, и мир поймал меня – лучшее кредо верующего. Невозможность увидеть крах, обнаруживается в убеждённости в своей «отдельности» от общества, выражает всю ту же нищету ума, твердящего одно – «сиди смирно». «Вот и ладушки,» - говорит мир – «я тебя смирного скушаю.»
Почему обществу нельзя обвинить власть на языке веры? Церковь не является хранителем тайн солидарности. Это корпорация, вся тайна которой вокруг групповых лояльностей и их воспитания, вот и слышится только старушкино «ах» и батюшкино «ох», пока церковь молотит себя в живот. А что, все члены церковного тела должны стоять на своём месте, вот и приходится вправлять.
Солидарность враг корпораций. С потерей солидарности общества теряют качества обществ.
Обычное заблуждение, что потеря социальности невозможна в коллективах. Там-то она и наступает в первую очередь.
Люди отчуждаются от своего труда, а затем и от межчеловеческих отношений. Происходит коррупция межчеловеческих отношений в условиях цинизма подчинения корпоративности. Люди отчуждаются от способности организовываться как качества складываться в действующие коллективы.
Аномия у нас наступила не в результате краха 90х, а приблизила их.
Аномия была порождена с гибелью множества неформализуемых связей, в ходе многочисленных мобилизаций прошлого века.
После того, как была уничтожена внутренняя сложность общества, его рассыпание стал делом небольшого времени.
Аномия делает возможной власть. Так, где убито живое тело общества, можно собрать на какой-то последней искре костяк, который дальше будет действовать механически, подпитываясь энергией конкуренции желающих занять более видную роль в пляске святого костяка. Он будет существовать по закону абсурда: чем более абсурден обычай, тем более он держится. Такое возможно там, где утрачена здравая разумность в условиях отчуждения и аномии. Там, где ничего не интересно, и пустая банка из-под кильки бог.
Конечно, можно дать и практические советы для таких условий, но не тем же, кому они не интересны.